А.Д. Майданский

Учение Парменида о бытии в истории
логического мышления

Философское наследие античности.
Таганрог, 1999, с. 43-45

В доксографической литературе Парменид чаще всего считается последователем Ксенофана и вторым представителем элейской школы. Однако некоторые доксографы не без основания считали Парменида пифагорейцем (Сотион, Фотий, Страбон), а большинство современных историков философии вообще отрицают преемственность учений Ксенофана и Парменида.

Согласно свидетельству Платона, юный Сократ слушал речи Парменида, когда тот приехал в Афины в возрасте примерно 65‑ти лет в компании своего приятеля-ученика Зенона. В то время Парменид уже имел репутацию знаменитого философа, а элейцы даже поручили ему составить для своего полиса свод законов, которыми они впоследствии неукоснительно руководствовались.

У Парменида мы находим лишь одну философскую поэму, от которой, благодаря Симпликию, сохранилось около 160 написанных гекзаметром строк (главным образом, пролог и фрагменты первой части поэмы, где Парменид излагает свое учение о бытии). Пролог поэмы, быть может, несколько высокопарно, повествует о том, как «сверхпроницательные кони» стремительно увлекают мысль автора к пределам Вселенной — «так далеко, как только может достичь дух» [В 1]. Философскую колесницу Парменида сопровождают девы Гелиады, дочери Солнца, которые знакомят его с богиней Дикэ (Правдой) и уговаривают ее открыть философу «легко убеждающую Истину».

Существо метафизики Парменида выражается в его предельно лаконичном изречении: «hen ta panta» — «всё едино». Здесь без труда угадывается прямая антитеза открытой Гераклитом универсальной формуле становления: «panta rei» — «все течет». Ни одна вещь ни на миг не остается одной и тою же, ее бытие непрерывно течет и меняется, словно воды реки, учил Гераклит. Бытие единичных вещей граничит с своей противоположностью — с небытием, с ничто.

В ответ на это Дикэ у Парменида желчно замечает, что «те, у кого «быть» и «не быть» считаются одним и тем же и не одним и тем же и для всего имеется попятный [=противоположный] путь», — шествуют по тропе Заблуждения, слепые и глухие умом [В 6]. Эти «смертные о двух головах» не в состоянии отличить бытие от ничто. Меж тем сделать это довольно просто: достаточно лишь твердо уразуметь, что бытие есть, а небытия нет.

Небытие, рождение и гибель, изменение вещей в пространстве и времени суть не более чем слова, лишенные истинного смысла. Их создали люди, привыкшие доверять чувственному опыту — «глазеть бесцельным оком, слушать шумливым слухом и [пробовать на вкус] языком», — вместо того чтобы пользоваться разумом и рассуждать логически. Для разума же

«Остается только один мысленный путь,
[Который гласит]: «ЕСТЬ». На нем очень много знаков,
Что сущее нерожденным, оно и не подвержено гибели,
Целокупное, единородное, бездрожное [~неподвижное] и законченное.
Оно не «было» нéкогда и не «будет»,
Так как оно «есть» сейчас — всё вместе [~одновременно],
Одно, непрерывное. Ибо что за рожденье будешь выискивать ему?
Как и откуда оно выросло? Из не-сущего [«того, чего нет»]?
Этого я [Дикэ] не разрешу тебе высказывать или мыслить,
Ибо нельзя ни высказать, ни помыслить: “не есть”...» [В 7-8]

Итак, истинное бытие — абсолютно едино и единственно, бесконечно и совершенно, в нем нет никакого движения и нет течения времени, стираются все возможные различия между вещами. Словом, для разума всё суть одно и то же, учит Парменид.

Гегель утверждал, что эта категория чистого бытия положила начало науке логики. «Это начало мы находим у Парменида, который понимает абсолютное как бытие...» 1.

Чистому бытию Парменида противостоит столь же чистое ничто – категория, которая лучше всего была осмыслена в древнеиндийской философии. Становясь на сторону Гераклита, Гегель демонстрирует логическое тождество категорий чистого бытия и ничто. Обе эти хирургически чистые абстракции не выражают решительно ничего конкретного и, следовательно, имеют одно и то же, нулевое, логическое содержание. «Бытие есть на самом деле ничто, и не более и не менее, как ничто» 2.

Третьей по очереди и первой конкретной логической категорией оказывается, по мысли Гегеля, гераклитовское становление — взаимное превращение бытия и ничто.

Кажется странным, что Гегель, этот гроссмейстер диалектики, отдает историческое первенство в логике не диалектику Гераклиту, а Пармениду, несмотря на то, что последний был значительно младше (Гераклит жил примерно в одно время с основателем элейской школы Ксенофаном). Верно ли, в самом деле, что история логики начинается с категории чистого бытия?

Против этого возражал еще А. Тренделенбург. Он поставил под сомнение историческое первенство понятия чистого бытия, указав, что «в соображениях ионийских философов так называемое текущее бытие предшествовало этому понятию» 3. В доказательство он ссылается на известные в то время историко-философские труды А. Брандиса и Э. Целлера.

«Текущее» или, лучше сказать, «становящееся» бытие ионийских «первоначал» Гегель не причислял к логическим категориям из-за того, что бытие выступает тут лишь в чувственной, физической форме — воды, воздуха или «всеобщей материи» (так Гегель квалифицировал «апейрон», то есть беспредельное, Анаксимандра). Хорошо, предположим, милетские философы еще не имели понятия о бытии как таковом, однако этого нельзя сказать о Гераклите. У последнего обнаруживается вполне сложившееся конкретное понятие бытия и даже проводится различие между вечным бытием Логоса и квази‑бытием становящихся вещей, не различимым с ничто.

В этом духе комментирует слова Гераклита автор шеститомной кембриджской «Истории греческой философии» У. Гатри: «Ему [миру, подобному реке, в которую нельзя войти дважды], однако, противостоит Логос, чье постоянство Гераклит подчеркивает в фр.1, употребляя слово есть или существует, по контрасту с изменяющимися явлениями, которые становятся согласно его законам» 4.

Права категории чистого бытия на историческое первенство становятся теперь почти что призрачными. Похоже, что предлагаемая Гегелем последовательность выведения логических категорий не соответствует реальной истории логического мышления.

Разглядеть настоящее положение вещей Гегелю мешает легко объяснимая предвзятость: в истории логики он видит не более чем зеркальное отражение своей собственной логической системы, координатную ось которой образует противостояние чистого бытия и ничто. Всякая следующая логическая категория — от категории становления до Абсолютной Идеи — выступает в качестве своеобразного посредника, или «медиума», соединяющего бытие и ничто. В итоге непосредственное тождество бытия и ничто превращается в тождество конкретное, вобравшее в себя десятки всевозможных мыслительных форм.

Однако возможно ли вывести из понятия стерильного, абсолютно равного себе, абстрактного бытия нечто конкретное и многообразное? В «Науке логики» это происходит с помощью чисто словесных операций, за которыми не стоит никакой реальный предмет. Истинное бытие противостоит самому себе, то есть бытию же, а не ничто (вернее, своему собственному инобытию). Так, в частности, обстоит дело у Гераклита, который настоящими противоположностями считает не бытие и ничто, а две разных формы бытия — вечное бытие Логоса и бытие становящихся вещей.

Примечательно, что Логос у Гераклита наделяется теми же самыми определениями, посредством которых Парменид описывает свое Сущее. Логос тоже един и единствен, бесконечен и совершенен, существует вне времени и пространства. Однако проявляет себя Логос не в устранении всякого различия между вещами, а, напротив, в заострении этого различия до противоположности и противоречия. В этом отношении учение Гераклита о бытии несравнимо диалектичнее, глубокомысленнее и, в конце концов, ближе к истине, чем онтология Парменида. А учитывая, что категория бытия была открыта Гераклитом хронологически несколько раньше, эфесского философа по праву следует считать отцом-основателем науки логики — тем более что само ее название происходит от слова «Логос».